При поддержке Фонда им. Д.С. Лихачёва
КОНКУРС ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ РАБОТ СТАРШЕКЛАССНИКОВ
"
НАРУШЕНИЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В СОВЕТСКИЙ ПЕРИОД ИСТОРИИ РОДНОГО КРАЯ"
РАБОТЫ УЧАСТНИКОВ КОНКУРСА
Автор работы - Павлова Анастасия
Школа №2
Город Медвежьегорск
Нарушение
прав человека в Советский период
в
семьях моих одноклассников
Рассудить, что истинно,
Что ложно,
Может только высший
Беспристрастный суд.
Осторожно с прошлым, осторожно,
Не разбейте глиняный сосуд…
В.Высоцкий
В 30 – 40 годы сталинская система развивалась по линии упрощения, ужесточения своего режима, в полной мере используя механизм подавления инакомыслия, устрашая через репрессии и публичные судилища любую оппозицию, манипулируя созданием людей и насаждая веру в непогрешимость и даже “святость” вождя.
В 30-е годы по стране прокатилась волна
сфабрикованных политических процессов. Все
это не могло не вызвать опасений, особенно,
у старой ленинской гвардии большевиков. На XVII
съезде партии (январь -
февраль
В водоворот репрессий попали самые известные активисты большевистской гвардии, многие хозяйственники, деятели науки и культуры, а также крестьяне, не пожелавшие мириться с коллективизацией, и другие. “Врагом народа мог быть объявлен любой, кого репрессивные органы НКВД заподозрят в нелояльности к утверждающемуся режиму”.
В 1936 – 1938 годы были репрессированы тысячи талантливых инженеров, изобретателей, писателей, композиторов, врачей и учителей. Тяжелым ударом, крайне ослабившим боеспособность нашей страны, стали массовые репрессии против высших командных кадров армии и флота. “Дело военных” - так называла мировая печать судебный процесс над военачальниками Красной Армии, проходивший в Москве летом 1937 г. – имело далеко идущие и трагические последствия. Репрессированными оказались маршал М.Н. Тухачевский, заместитель наркома обороны СССР и начальник вооружений РККА; А.И. Корк, начальник академии имени М.В. Фрунзе; И.Э. Якир, командующий войсками Киевского военного округа; Уборевич, командующий войсками Белорусского военного округа и другие. Всего 408 человек. Они были осуждены по делу так называемой “Антисоветской военной организации”, реабилитированы посмертно. Репрессии 1936 – 1938 года лишили Красную Армию примерно 40 тыс. командиров. Общее число командиров с высшим военным образованием снизилось с 1936 по 1940 год в два раза.
Вина Сталина и его ближайшего окружения установлена документально. При помощи репрессий Сталин, во-первых, укреплял свои политические позиции как единоличный вождь и диктатор и, во-вторых, решил все те проблемы, которые в демократическом обществе преодолеваются лишь путем применения политических и экономических мер.
Это были черные года в истории нашей
страны. Не избежала общей участи и Карелия.
Ни рядовой колхозник, ни секретарь обкома
не были уверены в том, что в поисках “врагов
народа” к ним в избу или рабочий кабинет не
придут люди в кожанках 30 июля.
Ежовым был подписан приказ “Об операции по
репрессированию бывших кулаков,
уголовников и других антисоветских
элементов”. По распоряжению Ежова 268950
человек должны были арестовать, из них 75950 –
расстрелять. По Республике Карелия
контрольная цифра арестов составляла около
одной тысячи человек. Из этой тысячи триста
человек должны были расстрелять …
Много противоречий было в общественной жизни людей. Новые коллективные формы утверждались в ежечасной борьбе с проявлениями эгоистической психологии. Готовых рецептов не было, и поиск велся самым расточительным методом – проб и ошибок. Плохую службу сыграл в этом и провозглашенный Сталиным в июле 1928 г. тезис об усилении классовой борьбы, развивающий в людях низменные чувства: зависть, месть, воинствующую нетерпимость. Вместе с явными кулаками – врагами выселяясь с родной земли тысячи крестьян, единственной виной которых было умение хорошо и много работать. Но обещанные проценты с “кулацкого добра” заставляли завистников искать все новые и новые жертвы. Исподволь, во имя высокой цели людей приучали не высказывать вслух свою точку зрения, а тайно, в большинстве случаев анонимно, писать, высылать материалы.
В советское время не просто нарушали права человека, но даже использовали почти на всех работах женский труд. В прачечных и на вывозке камня, в столовых и на медобслуживании “доходяг”, в портовских мастерских и на валке леса. Норма выработки не отличалась от мужской, а, например, на стирке их можно вообразить только с помощью лагерного поэта И. Терентьева:
Не зря ударницы по триста штук за смену
В туманной прачечной старались отстирать…
Фотографии, газеты и документы донесли
до нас имена ударниц на укладке бетона,
мощение камнем насыпей и дамб. Везде, где не
хватало рабочих рук, безропотно трудились
заключенные женщины. Однако отношение
мужской части администрации и «населения
лагеря» было далеко не “джентльменским”.
Непростая жизнь была также у заключенных при строительстве Беломорско – Балтийского канала. У людей была очень сложная жизнь: они помногу и подолгу трудились, это была не просто работа, а самый настоящий адский труд; также усложняли жизнь заключенных постоянные болезни, отсутствие лекарств, росла смертность. Руководство поступало жестоко не только с живыми людьми, но и самое страшное – это с трупами. Люди не выдерживали и поэтому смертность все время росла, а начальство эта ситуация принуждала оставлять тела в шлюзах и заливать бетоном. Таким образом, Беломорско – Балтийский канал стал могилой для многих заключенных, говорят о нем так: “ББК построен на костях”.
Нарушая права человека, Сталин утверждал единоличие своей власти. Начало тридцатых годов характеризовалось обострением экономической коллективизации, а это вызывало недовольство и волнение среди крестьян. Планы 1-ой пятилетки по многим показателям развития промышленности не были выполнены. Какое – либо инакомыслие, отличие от принципиальных указаний и установок партийного руководства решительно пресекались.
Сталинская теория обострения классовой борьбы подкреплялась практическими действиями партийного руководства.
Фабриковались процессы над специалистами и учеными, репрессиям подвергались партийные и советские работники.
По указанию сверху НКВД придумывало и “раскрывало” так называемые враждебные центры и группы.
Довольно – таки сильный удар был нанесен по партии. Из 2,8 млн. членов и кандидатов в члены партии был арестован 1 млн. человек. Были арестованы 1108 человек из 1966 делегатов XVII съезда партии, большинство из которых – расстреляны. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК в 1934 году 110 человек были уничтожены.
Страдали от такого террора не только верхи, но и простые люди. Многие даже не знали почему их лишали крова, семьи и права на спокойную жизнь…
В газете ”Диалог” опубликованы воспоминания бывшей учительницы средней школы №1 г. Медвежьегорска Калининой Ольги Федоровны:
“В 1930 г. наша семья в количестве 10 человек (дедушка – Шарабиев Егор Данилович, 75 лет, папаня – 41 год, мама – 39 лет, семеро детей от полугодика до 16 лет) была выслана в Карьепольское Архангельской области. В пути, в Кубинске, похоронили полугодовалого братика Костеньку (не вынес дорожных испытаний).
Первое время жили в деревне, пока не построили бараки на 31-ом километре от селения. Папаня тяжело болел, питаться было нечем, мама была вынуждена нас отправлять собирать кусочки, чтобы не умереть с голоду. Со временем через сплошные болота из бревен была проложена “дорога”, построены бараки. Нас вывезли в поселок, называемый Широким Долом, где мы и жили до 1936 года.
Что же предшествовало изгнанию нас из собственного дома? Теперь многое выяснилось из исторических документов о причинах раскулачивания. Наша семья считалась середняками…Новые власти вызвали дедушку с бабушкой в сельсовет “ласково” поговорили с ними, затем стали пороть бабушку, одетую в шубу, дедушку – раздетым. Последний, придя домой, замкнулся в себе, сказав лишь сыну (нашему папане): “Ну, Федя, я больше ни во что не вмешиваюсь”.
В Медвежьегорском районе есть печальное известное урочище Сандармох, находящееся в 17 км от районного центра. Согласно архивным документам, там за два года с 1937 по 1938 г. сталинских репрессий “служаками” зловещего НКВД расстреляны тысячи невинных людей”.
Наш карельский поэт Олег Мишин, посетив Сандармохский мемориал, написал стихотворение.
“Сандармох”
Скажешь слово “Сандармох” –
Вспомнишь год тридцать седьмой
И слышишь сосен вздох,
Тяжкий стон земли родной.
Приговор один – расстрел.
Крепок гибельный союз:
Рядом – русский, финн, карел,
Украинец, белорус.
Им бы жить и стены класть,
Петь, рожать, растить сады…
Палачи трудились всласть
Заметая все следы.
Все же видел правду Бог.
И сказал об этом нам,
И открылся Сандармох
Правдой, бьющей по сердцам.
Власть, творившая террор,
Суд вершила над собой,
Но, и рухнув, до сих пор
Правит нашею судьбой.
…Лес от выстрелов оглох
С палачей вины не снять.
Вечно помни Сандармох,
Чтобы вновь вины не знать!
После посещения мною Сандармоха я заинтересовалась историей того времени. И вот что я выяснила у родителей… Оказывается, мой прадед как и многие невинные люди, стал жертвой репрессий.
К сожалению, моего деда (Павлова В.В.) уже нет в живых, я не успела у него узнать всю правду. Поэтому я обратилась с вопросами к его родной сестре, моей двоюродной бабушке, Антонине Васильевне Коробочкиной, проживающей в данное время в г. Медвежьегорске.
Антонина Васильевна родилась в 1927 году и поэтому не все хорошо помнила. Она была еще ребенком, когда их семью настигла эта беда…
“Помню как сейчас тот осенний вечер, когда отец возвращался из колхоза. Он привез сено для коровы. Здоровый, сильный, полный жизненной энергии. Он пришел домой.
Семья села за стол, а было нас пятеро детей: сама младшая Валечка, я, Василий, Мария и Саша. Мать, Анна Петровна, накрыла на стол, поужинали мы и легли спать. А ночью раздался резкий стук в дверь, потом зашли незнакомые люди и приказали отцу собираться. Он встал, оделся, попрощался с нами, обвел всех взглядом и ушел… Это был последний раз, когда семья видела папу. Не знаю, за что его взяли, наверное, кто-то взболтнул что-нибудь лишнее. Что плохого мог он сделать правительству, ведь вся жизнь его прошла незаметно… Родился он в деревне Обалковщино, семья была небольшая: отец и матерью, он и две сестры, Александра Михайловна, а другую я, к сожалению, не знаю, как зовут. Отец мой, Павлов Василий Михайлович, когда вырос, выбрал себе жену родом из Кузаранды. Звали мою мать, как я упоминала, Анна Петровна, а девичья фамилия ей – Репина.
Ни один мой отец ушел и не вернулся, еще 14 человек забрали из нашего колхоза. Все ушли друг за другом осенью 1937 года. На следующий день, тоже ночью, забрали дядю Мишу, нашего соседа, такого же простого рыбака, как и мой отец. Позже нам рассказывали, что все они были пешком переправлены в деревню Шуньга, а дальнейшее – неизвестно.
Лишь в Сандармох в списках расстрелянных есть имя моего отца, и то отчество не совпадает…”
Я решила провести опрос в своем классе: в чьих семьях есть родственники, репрессированные в 30 – е годы. Оказалось, что семьи одной третий класса пережили эту трагедию.
“Мою прабабушку, бабушку папы, звали Анна Астаховна Витрук. Они жила на Украине, в селе Елицы.
Семья была многодетная, точнее было семеро детей. Они рано потеряли мать, а отец был инвалидом (потерял одну ногу). Поскольку в деревне было мало кулаков, раскулачивать было больше некого. Но в 1927 году из Москвы пришла новая установка по выполнению плана раскулачивания.
А так как в колхозе у Витрук была лошадь, корова, два поросенка, небольшое количество уток и кур (то есть их семью было можно назвать семьей середняка), вскоре приехали представители советской власти из области и раскулачили семью. Они отобрали скот, всю живность, но оставили семью здесь жить лишь потому, что пожалели маленьких детей. Но не все так просто. Эти люди предупредили население, чтоб никто из жителей деревни не смел подавать даже корки хлеба бедной семье, так как они считались врагами народа.
Семья была изначально обречена на голодную смерть. Через год испытаний не выдержал отец и умер, также четверо детей были обречены на погибель. А моя прабабушка в шестнадцать лет вышла замуж за молодого красноармейца и уехала жить с ним в Карелию” – это история семьи Ани Пронченковой.
“Репрессии коснулись и нашей семьи, - говорит моя одноклассница Харламова Таня. – Прадедушка моего папы, Харламов Иван, был репрессирован и расстрелян. Реабилитирован уже после смерти”.
Трудное испытание выпали и на долю прадедушки Наташи Штуберт.
Штуберт Артур Филиппович до ВОВ жил в
Краснодаре. Там женился и у него родилась
дочь. Летом
Жена и дочь Артура Филипповича во время войны эвакуировались в Казахстан. Там они жили, пока шла война. Штуберт А.Ф. писал из Карелии письма, искал свою семью. К счастью, ему повезло, он нашел своих родных и вызвал их в Карелию.
Трагична судьба прадедушки Пестича Артема – Хомутинникова Николая Васильевича, которого осудили по ложному доносу. (Якобы он рассказывал анекдоты о товарище Сталине, плохо отзывался о советской власти). Он проходил по 58 статье – без права переписки. Но как утверждает бабушка Артема, ничего плохого о Сталине и о Советах его прадедушка не говорил даже дома.
Но кроме прадеда, из семьи Хомутинниковых пострадали еще и два брата прабабушки Артема – Хомутинников Александр Васильевич (1888 г. – 1937 г.) и Хомутинников Николай Васильевич. Они были вместе расстреляны за то, что якобы ночью выпускали коней на поле с озимым зерном (так было записано в доносе их односельчанином). К дому братьев ночью подъехала машина, и солдаты НКВД забрали их.
Жена брата прабабушки Артема – Хомутинникова Прасковья – за подбирание колосков на колхозном поле была арестована и посажена в 1932 г. на несколько лет в лагерь, где она, не выдержав тяжелых условий жизни, скончалась.
Нельзя без волнения читать и историю семьи прабабушки Антона Курносова:
“Моя бабушка, Курносова Наталья Никитична, была репрессирована в 1933 году и выслана в Карелию. Раньше она жила в селе Пировово Алексеевского района Воронежской области (сейчас белгородской области). Семья состояла из девяти человек: прадедушки Ивана, прабабушки Ефросиньи, прадедушки Никиты, прабабушки Софьи и детей – Петра, Анны, Марии, Натальи, Михаила.
Мой прадедушка – Перепелица Никита Иванович (1897 г.р.) и прабабушка – Перепелица Софья Андреевна (1901 г.р.) имели свое хозяйство, состоявшее из трех лошадей (одной выездной и двух рабочих), коров, овец и птиц. Из построек – большой новый дом, сарай, молотилка, мельница и пасека. Возле дома располагался огромный сад, где росли яблони, груши, сливы. Они обрабатывали свою землю. Сеяли рожь, пшеницу. Ячмень, овес, просо и подсолнухи.
С 1929 года началась раскулачивание: забрали зерно, лошадей. До того “раскулачили”, что ничего не осталось, а потом и вовсе выгнали из дому на улицу. Некоторое время им пришлось жить в сарае. Потом попросились на постой в недостроенный дом к односельчанину. Пришлось даже забить окна досками. А вместо дверей повесить одеяло. Прадед не вынес такого унижения и умер. Прабабушка ушла жить к дочери в соседнюю деревню. Моего прадедушку арестовали и в течение месяца содержали в тюрьме.
Однажды ночью подъехал староста и приказал семье покинуть деревню. Позднее, осенью, они уехали без еды, без одежды, без имущества – “в чем были”.
Увидев, как увозят семью, одна соседка вынесла им миску кукурузной каши. Моя прабабушка сняла с головы платок, высыпала туда кашу и потом покормила детей. Все это делалось украдкой, чтобы не видели надзиратели. Их везли 30 км до станции Острогожск. Там подогнали вагоны, служащие для перевозки скота, погрузили туда людей и повезли на север. Куда именно, они не знали. В вагонах было очень холодно, условия ужасали. Их даже не считали за людей, т.к. они были объявлены “врагами народа”. В Волховстрое людям удалось помыться в бане, и также их заставили пройти санобработку. В бане мылись все вместе: мужчины, женщины, дети. Для них все это было ужасно. Во время пропаривания испортили последнюю одежду.
Конечной остановкой стал город Беломорск. Всех мужчин увели строить поселок лесозаготовителей, Сергиево, на границу Медвежьегорского района и Архангельской области. Они рубили лес, осушали болота, разрабатывали поле, строили дома для проживания. А женщины и дети остались жить в Беломорске до весны. Женщины работали в швейных мастерских, шили спецодежду для заключенных, получали за эту работу продовольственный паек и кормили детей. Жили в огромных бараках, каждая семья имела свои нары. В конце барака стояли 2 печи, на которых матери могли приготовить “баланду” для себя и своих детей. Из-за большой скученности в бараках свирепствовали инфекционные заболевания. Умирали многие, особенно много детей. Каждый день медработник приходил выявлять заболевших, которых вывозили в инфекционную больницу. Оттуда живыми никто не возвращался. Матери прятали своих детей, просили их не стонать и не плакать. “Врагов народа” не лечили, их просто изолировали. В это время прабабушка потеряла младшего сына. Бараки охранялись стрелками, за нарушение режима репрессированных расстреливали.
Летом 1934 года женщин и детей погрузили на баржи и по каналу повезли в Повенец.
Там их посадили на телеги и отправили в Сергиево. Жителей деревень, через которые проезжали, предупреждали, что будут везти уголовников. Это делалось для того, чтобы люди не открывали окна и не выходили на улицу. В Сергиево они жили без документов под охраной коменданта Ермакова и стрелка. Переселенцы работали в колхозе и на лесозаготовках.
Зимой на лошадях вывозили лес на берега рек Выг и Лекса. Там складывали его в штабеля.
Весной сплавляли лес до Петровских ям, а дальше – до Сегежи на ЦБК. В этом поселке ходила в школу моя бабушка. Там она закончила пять классов. Здесь семья жила до начала Великой Отечественной войны.
С начала войны репрессированных эвакуировали в Архангельскую область Плесецкого района. Причиной эвакуации было то, что они являлись “врагами народа” и якобы могли перейти на сторону оккупантов. Семью эвакуировали в составе 5 человек: прадедушка, прабабушка и их дети: Петр, Анна и Наталья.
В архангельской области они жили и работали в отделении Каховского лесопункта, который назывался “квартал № 1”. Прадедушка Никита сильно заболел, его увезли в больницу в Конево, где он и скончался. Прабабушка работала на лесозаготовках, в тяжелейших условиях – лучковой пилой валила лес, из которого в ручную пилили доски. Питались скудно, ели похлебку из крапивы, хвоща и тертого картофеля. Бабушка в 15-летнем возрасте работала помощником воспитателя в детском саду. Петр работал в трудовой армии.
Хлеб выдавали по карточкам и привозили раз в три дня. Из-за отсутствия муки часто были перебои с хлебом.
В январе 1947 года бабушка вместе с больной прабабушкой и сестрой – инвалидом переехали в п. Пиндуши Медвежьегорского района. С собой они привезли козу, один мешок картошки, три мешка березовых веников (на корм козе) и одну курицу.
Вначале семью поселили вместе со всеми возвращающимися из эвакуации в клубе, а затем перевезли в спортзал Пиндушской средней школы.
Бабушка была единственной кормилицей в семье. Она работала на судоверфи разнорабочей: толкала камни, доски, грузила песок. Послевоенные годы были очень трудные и голодные.
В 1952 году бабушка встретила Курносова Павла Зиновьевича и вышла за него замуж.
Они вырастили двоих детей: моего папу и тетю Лену…”
Большой террор ужасает нас не только своим масштабом, но и необъяснимостью. Зачем всемогущей коммунистической диктатуре понадобилось уничтожать менталитет своих лояльных подданных? Зачем без видимой задачи запугать остальное население?
Жертвы террора не понимали, за что и для чего их убивали. Не понимаем до сих пор и мы.
Большой террор привел к катастрофическому ослаблению военной и экономической силы советского государства.
Это событие в истории нашей страны должно послужить для всех уроком…